Глава II. БЛУА, 1171 г.

Во второй половине XII в. обвинение евреев в ритуальных убийствах стало часто повторяющимся явлением. Доказывать его считалось теперь излишним, оно признавалось самоочевидным фактом: евреи убивают христиан в культовых целях, преступление это закономерно и исчезнет только вместе с евреями.

Норичский навет и другие, последовавшие за ним, обозначили переворот в сознании христиан по отношению к евреям; однако навет в Блуа (городе на реке Луаре, недалеко от Парижа) знаменует переворот в сознании самих евреев. Навет в Блуа отличается от предыдущих тем, что его история документирована и христианами, и евреями. От более ранних и более поздних наветов он отличается тем, что оставил глубокий след в еврейской литературе и литургии. В память о событиях в Блуа был установлен пост, написаны плачи и гимны, со скорбью и ужасом запечатлевшие эту трагедию, которая, подобно той, что произошла в Нориче и стала важной вехой в истории кровавых наветов.

Наши сведения о случившемся в Блуа почерпнуты из христианской хроники и множества еврейских источников,1 которые можно разделить на три вида. Первый – историческое описание – это повествование Эфраима из Бонна, написанное, скорее всего, в Майнце и вошедшее в его сочинение “Сефер зехира” (Книга поминания), посвященное различным бедам, которые постигли евреев Западной Европы в период Второго крестового похода и до 1196 г.2

Второй – пять посланий, написанных по следам событий в Блуа частными лицами или от имени общин: Орлеанское письмо; Парижское письмо; Письмо Натана бар Мешулама; Письмо из Труа3; Письмо Овадьяу бар Макира.4 Третий – пиюты, сочиненные в память о преследованиях евреев в Германии и Франции в конце XII – начале XIII в.

Сюда следует прибавить записи в “Памятной книге” Нюрнберга (так наз. Меморбух, Memorbuch), где содержатся дополнительные сообщения о бедствиях 1096 г. и последующих годов.5

Какой вывод можно сделать из того факта, что столь многочисленные источники описывают одно и то же событие? Известно ли вам другое событие из истории евреев в христианской Европе, которое оставило бы такой отпечаток в литературе?

События в Блуа

20 сивана 4931 г. по еврейскому календарю (26 мая 1171 г.) на костер взошли тридцать один еврей из Блуа (по некотором источникам, тридцать два или тридцать три) – мужчины, женщины и дети, обвиненные в убийстве христианского подростка. Роберт из Ториньи так подытоживает эти события:

Теобальд, граф Шартрский, предал огню многих евреев, живших в Блуа, за то, что они в праздник Песах распяли одного ребенка в поношение христианам, а потом сунули его в мешок и бросили в Луару. Когда это дело открылось и они были признаны виновными, как мы говорили выше, их предали сожжению, кроме тех, кто приняли христианскую веру. В Англии, в Нориче, в дни короля Стефана, тоже самое сотворили [евреи] со святым Вильямом, похороненным в епископальной церкви [кафедральном соборе], на могиле которого свершались многие чудеса. То же произошло и в Глостере в дни правления Генриха II. И во Франции, в деревне под названием Понс Исар, так поступили неверные (impii) евреи и со святым Ричардом, который похоронен в церкви в Париже и совершил множество чудес. [Евреи], как уже сказано, делают это в Песах так часто, как предоставляется им возможность.6

Сравните Норичскую историю с тем, что произошло в Блуа. В чем обвинялись евреи в каждом из этих случаев?На каких доказательствах было основано обвинение евреев в Блуа?Верит ли автор в то, что евреи виновны?

Еврейские источники излагают события в Блуа гораздо подробнее. Вот как пишет Эфраим из Бонна в своей книге “Сефер зехира”:

Что мы скажем Господу, о чем будем говорить и как оправдываться? Ибо узрел Бог грехи наши и в 4931 [1171] году. Взглянул он на Францию и увидел великую распрю в городе Блуа. А жили там четыре десятка евреев. И в этот несчастный день – вечер пятого дня после субботы [т.е. четверга] случилось ужасное: один еврейский всадник сошел напоить своего коня [в реке], и был там некий оруженосец, да сотрется [имя его] из книги жизни, который поил коня своего господина. А еврей вез в суме необработанные кожи, и кусок кожи вылез из сумы и показался из-под сарабаллы [Saraballa, верхней одежды]. И конь оруженосца увидел в темноте белую кожу и отпрянул назад, и [тот] не смог ввести его в воду. Испугался оруженосец-нееврей и вернулся к господину своему со словами: “Послушай, господин мой, что сделал один еврей. Ехал я верхом вслед за ним к реке, чтобы напоить твоего коня, и увидел, как бросает он в реку [юношу] нееврея, коего убили евреи. И когда я увидел это, то оробел и спешно повернул вспять, дабы [он] и меня не убил. И конь, на котором я сидел, также отвратился от воды, в которую был брошен юноша, и не хотел пить”. А он [оруженосец] знал, что господин его обрадуется сему, ибо тот ненавидел одну знатную еврейку в городе, поэтому и вложил в уста его такие слова.7 И ответил [господин]: “Теперь-то я отплачу этой госпоже Польцелине”. На другой день поскакал он к властителю города, Тибальту-злодею (Teobaldus) [...], правителю, выслушивающему всякую ложь от своих злых слуг. И когда тот услышал [о якобы произошедшем], то разгорелся гневом и собрал всех евреев города Блуа, и бросил их в темницу. А госпожа Польцелина ободряла всех, уповая на любовь властителя, который до той поры очень любил ее, но его сварливая жена Изабель отвращала его, ибо она также ненавидела госпожу Польцелину. И все, кроме нее [Польцелины], были закованы в железные оковы, но слуги властителя, охранявшие ее, не позволяли ей говорить с властителем, дабы не переубедила она его. А он все измышлял разные хитрости, чтобы обрушиться на них [евреев], но не знал за что, ибо не было у него свидетельства против них, покуда не пришел один священник, да пропадет и сотрется память о нем в земле живых, и не сказал властителю: “Вот, я подам тебе совет, как осудить их. Прикажи привести того слугу, который видел, как еврей бросал юношу в воду, и проверь в купели, говорит ли он правду”. И велел он, и привели того, и раздели и погрузили его в полную купель нечистой воды, чтобы посмотреть: если он всплывет, его слова правдивы, а если потонет, то сказал неправду.8 Ибо таковы законы гоев для испытания по их религии – учреждения недобрые и постановления, по которым нельзя жить (Иез 20:25). И сделали так, и погрузили юношу, и вытащили его, и оправдали злодея, и осудили праведника. И покуда не пришел упомянутый священник, который соблазнил его не брать выкуп за душу [якобы убитого] отрока, властитель помышлял о выгоде. И послал одного из евреев к [другим] евреям, спросить, что они могут дать ему. И те посоветовались с дружественными неевреями и с евреями в крепости и смогли собрать только 100 ливров, и взяли в долг, чтобы он получил 180 ливров. И в это время пришел тот священник. И с тех пор, как он пришел, властитель больше не обращался к ним [евреям] и не слушал их, но слушал лишь наветы священника, и никакая сумма уже не помогла бы, поскольку время было упущено. И приказал злой владыка привести их и поместить всех в деревянном доме, и окружили дом тот колючками и вязанками хвороста. И когда выводили их наружу, говорили им: “Спасайте свои души, оставьте свой страх и обратитесь к нам”. И мучили их, били и пытали, рассчитывая, что они понапрасну обесчестят себя. А те отказались, и помогали друг другу, и каждый говорил брату своему: “Укрепляйся в страхе Божьем!” И приказал гонитель, и взяли двух праведников, благочестивого рабби Йехиэля бар Давида а-Коэна и праведного рабби Йекутиэля бар Йеуду а-Коэна, и привязали обоих к одному столбу посреди места для костра, ибо оба они были людьми мужественными [...]. И связали руки рабби Йеуде бар Аарону. И подожгли огонь в вязанках хвороста, и разгорелся огонь в веревках, которыми были связаны руки их, и они порвались. И все трое вышли и сказали слугам притеснителя: “Вот, огонь не властен над нами, почему бы нам не уйти?” И сказали им те: “Если вы сумеете выйти – то останетесь в живых”. И порывались они выйти, а их возвращали в костер. [...] И убили их там мечом, и швырнули в огонь, но не сгорели ни они, ни все [остальные], числом тридцать один. Лишь души отлетели, а тело осталось. И увидели это необрезанные, и поразились, и говорили между собой: “Да ведь это святые!” И был там один еврей, рабби Барух бар Давид а-Коэн, который видел все это своими глазами, ибо жил он в другой стране и пришел, чтобы выкупить евреев Блуа. И не удалось ему это по грехам нашим, зато остальных, подвластных проклятому владыке, он выторговал за тысячу ливров. Спас он и свитки Торы, и другие их книги. И было это в 4931 [1171] году, в четвертый день после субботы [т.е. в среду] двадцатого числа месяца сивана, и подобает этот день чтить постом, наподобие поста Гедалии.

Все это записано было в Орлеане, ближайшем городе к павшим за святое дело, и сообщено учителю нашему Яакову [т.е. раббейну Там99]. И было написано в послании еще следующее: когда пламя возгорелось, они [евреи] возвысили голос и запели созвучно. И поначалу пение было тихим, а затем – во весь голос. И пришли [христиане] и спросили нас: “Что это за песнь у вас, ибо мы никогда не слыхали подобной?”. А мы знали, что то был гимн “Алейну лешабеах”. Дочери Израилевы оплакивают 32 души, сгоревшие во славу Божию, и братья ваши, сыны Израилевы, плачут об этом костре. И по грехам не удостоились погребения, но [остались] в том месте, где был костер, под горой. И пришли потом евреи и похоронили их кости. И тридцать две святые души принесли себя в жертву Творцу, и Господь обонял благоухание, и кого Он изберет, того приблизит к Себе.10

1. Выпишите из текста основные события, происходившие в Блуа.
2. Каковы главные действующие лица повествования, что о них сообщает автор и какова их роль в событиях.
3. Опишите судебный процесс в Блуа. Как была доказана вина евреев? Что думает автор об этом судопроизводстве?
4. Какие действия предприняли евреи для собственного спасения? Почему им это не удалось?
5. Какими побуждениями руководствовался каждый из христиан, упомянутых в этой истории: оруженосец; его знатный господин; Теобальд, граф Блуа; “священник”?
6. Как Эфраим из Бонна объясняет судьбу евреев Блуа? Был ли кровавый навет единственной причиной их заключения и казни?
7. Каковы различия между рассказами Роберта из Ториньи и Эфраима из Бонна?

Из различных источников мы можем восстановить последовательность произошедших событий: однажды ночью оруженосец-христианин встретил еврея Ицхака бен Элеазара на берегу реки Луары, протекающей через город Блуа.11 Еврей вез необработанные кожи. Одна из них выпала, вспугнув коня христианина. Оруженосец, оробев, поспешил к своему господину и рассказал тому, что встретил у реки еврея, который топил в ней христианского ребенка. Роберт из Ториньи в своем кратком отчете превращает это в юридический факт: “Евреи [...] в праздник Песах распяли одного ребенка в поношение христианам, а потом сунули в мешок и бросили в Луару”.

История привлекла внимание городских властей. Эфраим из Бонна подчеркивает, что слуга сам поверил в то, что говорил. Господин же его обрадовался рассказу: “… ибо ненавидел одну знатную еврейку в городе, поэтому и вложил в уста его такие слова. И сказал [господин]: Теперь-то я отомщу этой госпоже Польцелине.

Что значит “вложил в уста его такие слова”? Кто вложил слова и в чьи уста?

Выясняется, что господин обрадовался этим словам ввиду своего политического соперничества с еврейкой Польцелиной (Polcellina). Одно время она была близка к Теобальду, графу Блуа – обстоятельство, раздражавшее многих горожан, в число которых входил и господин упомянутого оруженосца. Наибольшую ненависть Польцелина вызывала у Алис (Изабель), молодой второй жены Теобальда – дочери короля Франции Людовика VII.12 Когда происходили описанные события, влияние Польцелины уже ослабело, но она об этом не догадывалась и хвалилась, что благодаря своей близости к правителю поможет евреям разрешить все их проблемы. По словам Эфраима из Бонна, “госпожа Польцелина ободряла всех”. Согласно другому источнику, Польцелина “не верила, что сердце владыки охладело к ней, ибо все это время любовь его была сильна, неужто она переменится в одночасье”.13 Когда чары Польцелины иссякли, враги стали выжидать удобного часа, чтобы отомстить и ей самой, и немногочисленной еврейской общине Блуа, насчитывавшей, по словам Эфраима из Бонна, около сорока человек (“Ибо там жили четыре десятка евреев”).

Очевидно, евреи вначале и вправду возлагали определенные надежды на Польцелину, с которой обходились в темнице лучше, чем с остальными; однако удача ей изменила. Из Нюрнбергской Памятной книги явствует, что и она сама, и две ее дочери тоже были сожжены.14 На помощь евреям Блуа поспешил Барух бен Давид а-Коэн, проживавший в том же графстве, но не в самом городе. Прослышав об аресте евреев, он предложил властям выкуп. Вызволить осужденных ему не удалось, но все же, уплатив 1000 ливров, он сумел спасти прочих евреев графства и книги, оставшиеся после евреев Блуа. Роберт из Ториньи обо всем этом повествует лишь вкратце: “Когда это дело открылось и они были признаны виновными, то, как мы говорили выше, предали их сожжению, кроме тех, кто принял христианскую веру”.

1. Какова была связь между политической борьбой в Блуа и кровавым наветом?
2. Сравните реакцию норичских властей на обвинение с реакцией властей Блуа. О чем говорит это сравнение?

В Нориче евреев продолжали обвинять в убийстве в других случаях, когда находили труп какого-нибудь христианина. В Блуа же вообще не было найдено никакого тела, более того, не поступало и ни одного сообщения об исчезновении того или иного христианина. Однако Роберт из Ториньи, как мы видим, заявляет о распятии “некого ребенка” (infantem quendam crucifixissent). Еврейские источники подтверждают – было обвинение, но не было самого тела. А раз не было тела, то не было и мученика, и в Блуа не появилось нового культа, в отличие от Норича. Суд опирался только на свидетельство оруженосца, истинность которого определялась посредством испытания водой. Из слов Эфраима из Бонна становится понятным, что не оруженосец связал происходящее с наветом, а священник: “Покуда не пришел один священник, да пропадет и сотрется память о нем в земле живых, и не сказал властителю: Вот я подам тебе совет, как осудить их [...].” Это священник убедил Теобальда не брать от евреев выкупа за убитого: “А покуда не пришел упомянутый священник, который соблазнил его не брать выкуп за душу [якобы убитого] отрока, властитель помышлял о выгоде. [...] И в это время пришел тот священник. И с тех пор, как он пришел, властитель больше не обращался к ним [евреям] и не слушал их, но слушал лишь наветы священника, и никакая сумма уже не помогла бы, поскольку время было упущено”.

Священник в этой истории – ключевая фигура. Возникает вопрос, как такое вообще могло случиться – целая община взошла на костер лишь потому, что кто-то видел, как один еврей якобы бросал в реку тело ребенка? Оруженосца никто бы не стал слушать, если бы его не убедил сообщить об увиденнном господин, являвшийся, как выясняется, одним из врагов Польцелины. Решающий вывод из донесения оруженосца – то есть вывод о коллективной виновности евреев – сделал священник, убедивший Теобальда, что речь идет об убийстве и что ответственны за него все евреи.

В Блуа евреи понесли кару за неведомое никому убийство, притом, что даже тела не было найдено. Но мы здесь не обсуждаем судебный произвол, а пытаемся связать положение евреев Блуа, сложившееся вследствие внутренней политической борьбы, с кровавым наветом. Случись подобные события поколением раньше, они, возможно, приняли бы другой характер, но теперь уже имелся прецедент для того, чтобы возложить на евреев коллективную ответственность.

Заметим также: ни в одном из предыдущих случаев, включая норичский, обвинителям не содействовала политическая власть. В Блуа же по бездоказательному доносу была осуждена целая еврейская община. Обвинение воспринималось как коллективное. Большая часть общины взошла на костер, несколько человек остались в тюрьме, а детей крестили. Еврейская община в Блуа перестала существовать.

Понятно, почему трагедия в Блуа занимает особое место в коллективной памяти ашкеназского еврейства. До тех пор, если против евреев выдвигали необоснованные обвинения, они могли рассчитывать на защиту со стороны властей; слухи о том, что евреи убивают христиан, воспринимались как суеверия мстительных христиан, ищущих козла отпущения, чтобы выместить на нем свои разочарования и страхи. Во властях евреи видели разумную силу, действующую в соответствии с юридическими нормами, как это было в Нориче. Более того, пребывание евреев в городах приносило финансовый доход властям, и в неспокойные времена они могли купить себе покровительство за деньги. Однако в Блуа власти поддержали темные обвинения, распространяющиеся по всей Европе, обойдясь без всяких юридических доказательств, и подвергли ужасной казни всю общину. До истории в Блуа евреев в Европе почти никогда не сжигали на кострах. Но и до и даже после того редко бывало, чтобы на костер отправляли целую общину.

Поскольку евреи Блуа погибли не от бесчинств масс, а по приговору властей, этот трагический прецедент был особо отмечен в календаре. Христиане, принимавшие участие в этом навете, принадлежали к правящей элите и были связаны родственными узами с королем Людовиком VII. Этот король из династии Капетингов царствовал во Франции в 1137–1180 гг. В 1145 г. он отправился во Второй крестовый поход. Первым браком он был женат на Элеоноре Аквитанской, но поскольку она не родила ему сына, супруги развелись, и Элеонора вышла замуж за Генриха II, короля Англии. Алис (которую Эфраим из Бонна называет “Изабель”), была дочерью Людовика VII от Элеоноры Аквитанской и второй женой Теобальда, графа Шартра и Блуа, племянника короля Англии, Стефана. Теобальд был одновременно деверем и зятем короля: его сестра Адела стала третьей женой Людовика VII и принесла наконец долгожданного наследника – впоследствии короля Франции Филиппа II Августа. Теобальд был одним из самых могущественных людей в государстве Капетингов, верховным королевским судьей и главнокомандующим. Что касается Алис, то ей во время описываемых событий был 21 год. Двор Теобальда и Алис был крупным культурным центром, как и другие тогдашние дворы высшей знати. Братом Теобальда и Аделы был Вильям Белые Руки (Willelmus ad albas manus), впоследствии архиепископ Реймса (один из высших чинов французского духовенства), а тогда – епископ Санса и Шартра. В своей статье о навете в Блуа Шпигель предположил, что именно Вильям побудил Теобальда отказаться от выкупа, поставив евреев перед выбором – крещение или смерть.15

Влияет ли знакомство с действующими лицами на нашу оценку того, что произошло в Блуа? Если да, то каким образом?

Обилие и разнообразие документов о навете в Блуа говорит о том потрясении, какое вызвал он в еврейской среде. Эти документы включают в себя исторические рассказы, письма и гимны, излагающие катастрофу на языке литургической поэзии.

Реакция евреев

По следам событий в Блуа было написано четыре послания. (Они приложены к ивритской хронике Шломо бен Шимшона, запечатлевшей бедствия 1096 г.16) Первое письмо составлено общиной Орлеана, расположенного всего в трех милях от Блуа. Евреи этого города узнали о событиях от орлеанских купцов, присутствовавших при казни, и от Баруха бен Давида а-Коэна – еврея из графства Блуа, безуспешно пытавшегося ее предотвратить. На основании этих свидетельств евреи Орлеана составили подробное послание с описанием произошедшего. Второе письмо составлено общиной Парижа, чтобы документировать обращение евреев по следам этих событий к королю Франции Людовику VII. Третье послание община города Труа отправила общинам долины Рейна. Четвертое послание – это частное письмо, адресованное одному из величайших авторитетов того времени и авторов “Тосафот”, раббейну Таму, внуку РаШИ, жившему в Труа. Из этих текстов можно узнать, как боролась за жизнь община Блуа и как другие общины реагировали на ее уничтожение.

После сожжения евреев Блуа еврейские общины соседних городов предприняли энергичные усилия, чтобы предотвратить распространение навета. Евреи Парижа обратились к Людовику VII, королю Франции. Еврейские источники повествуют, что когда тот “услышав об этом злодействе, стоял потрясенный чуть ли не целый час и сказал королеве: “Сегодня твой брат нанес урон моей короне”.17 И тогда “король издал указ и разослал его по всей стране, чтобы евреи оставались в спокойствии и безопасности, и чтобы все чиновники с уважением относились к евреям и охраняли их жизнь и имущество больше прежнего”.18

Еврейские делегаты обратились также к графу Шампанскому, который также приходился братом Теобальду, графу Блуа; он выслушал их рассказ с сожалением и отстранился от навета, заметив: “Мы не обнаружили в еврейском законе позволение убить нееврея”.19 Евреи послали и к Теобальду посредника, Натана бен рав Мешулама, образованного человека из знатной семьи, для переговоров об освобождении евреев, оставшихся в тюрьме, и о возвращении в иудаизм насильно крещенных детей. Он должен был заручиться обещанием Теобальда, что подобное обвинение не повторится. Переговоры велись с братом Теобальда Вильямом, епископом Санса и Шартра. За это соглашение евреям пришлось заплатить 102 ливра епископу и еще 100 ливров самому Теобальду.20

Роберт Хазан в статье, посвященной этой истории, обращает внимание на сотрудничество между общинами, находившимися по соседству с Блуа, а также на быструю передачу информации более далеким общинам. По его мнению, координировал все эти действия евреев раббейну Там, умерший вскоре после окончания событий.21

Пост 20 сивана

Деятельность евреев была направлена не только на защиту от новых наветов и их последствий, но и на увековечивание трагедии Блуа в еврейской коллективной памяти и литургике. День 20 сивана, когда евреи взошли на костер, был отмечен постом.22 Эфраим из Бонна рассказывает, что пост в память об этих событиях установлен раббейну Яаковом Тамом:

Четвертый день после субботы [т. е. среду], двадцатого сивана 4931 г. [1171 г.] все общины Франции, морских островов [Англии] и Рейна приняли как день траура и поста по желанию своей души и по повелению гаона23 раббейну Яакова сына р. Меира, который написал им и указал, что следует установить пост для всех сынов нашего народа, и пост этот должен быть большим, чем пост в память Гедалии бен Ахикама24 , “ибо это – день искупления”. Таковы слова учителя нашего, написанные им, и это было справедливо и принято евреями. И на этом основан пиют “Хатану цурейну” (Мы согрешили, Оплот наш), который посвящен этому горестному случаю [...] И праведность тех, кто обрек себя [на смерть ради Освящения имени [Божьего] навеки будет заслугой в глазах Израиля!25

Итак, именно авторитет раббейну Тама способствовал тому, что этот день остался в коллективной памяти ашкеназских евреев.

Как уже сказано, по поводу событий в Блуа в ашкеназских странах было написано восемь религиозных гимнов, в конце XII – начале XIII в. В них представлены оба жанра, связанные с постом: “кина” – плач, где доминирует мотив скорби, и “слиха” – извинение, где преобладает тема искупления. В большей части гимнов эти темы соединены в разной пропорции. Скорбь и искупление суть два аспекта любого поста, за исключением Судного дня, в котором главная роль принадлежит искуплению, а литургика включает только слихот. Наоборот, пост Девятого Ава по большей части сопровождается плачами.26 Прототипом всех скорбных постов в память о несчастьях, постигших еврейский народ, является пост Девятого Ава. Литературным прообразом для всех плачей, написанных в Средние века по поводу постигших евреев несчастий, стала библейская книга Плач Иеремии, посвященная разрушению Первого Храма, которую читают в синагогах Девятого Ава. Этот текст построен, как акростих: первые буквы стихов его расположены в алфавитном порядке: и в Средние века было принято строить молитвы таким образом.

Подобно тому, как память об убитых в 1096 г. в Вормсе была закреплена в ритуале, так возник новый ритуал и после казни евреев Блуа. Специально для этого дня были созданы плачи, призванные увековечить память о трагедии. Пост 20 сивана – это пост общинный, то есть установленный в постбиблейскую эпоху руководителями еврейства. С точки зрения его галахического статуса, такой пост схож с постами, установленными до периода Мишны, – например, с постом Гедалии или с постом Эстер. Различие только в происхождении поста: он установлен знатоками Галахи, а не предписан Библией.

Многие общинные посты были учреждены в Средние века в память о бедствиях, обрушившихся на евреев, или об опасностях, угрожавших им. Большая часть этих постов носила локальный и преходящий характер – они не включались в постоянный календарь и распространялись не на все еврейские общины, а лишь на ограниченную область и на ограниченный срок. Так, например, пост, установленный из-за засухи, прекращался, когда начинались дожди.

Общинным постом являлся и пост 20 сивана, как это явствует из гимнов, повествующих о событиях в Блуа и вошедших в литургию этого поста. Все они включают в себя рассказ о казни евреев Блуа и плач по ним. Два гимна говорят о посте, посвященном этим событиям, а в двух письмах Эфраима из Бонна он сравнивается с Судным днем и с постом Гедалии. Отмечается, что он касается всех евреев: “следовало бы установить пост для всех сынов нашего народа, причем больший, чем пост в память Гедалии бен Ахикама, ‘ибо это – день искупления’”.

По всей видимости, учредители поста хотели отойти от традиции временных и локальных постов. О чем это говорит?

В отличие от большинства общинных постов, приурочивавшихся к актуальным событиям и исчезавших вместе с вызвавшими их условиями, пост 20 сивана, как и тот, что был введен в память об убитых в 1096 г. в Вормсе, получил статус постоянного. Он был принят евреями обширного региона и включен в годичный литургический цикл. Эфраим из Бонна пишет: “Четвертый день после субботы [среду], двадцатого сивана 4931 г. [1171 г.] все общины Франции, морских островов [Англии] и Рейна приняли как день траура и поста по желанию души своей и по повелению гаона Яакова, сына рава р. Меира [...]”. Таким образом, инициатива исходила от раббейну Тама, самого значительного духовного вождя ашкеназского еврейства той поры. Как уже сказано, раббейну Там умер вскоре после событий в Блуа. О его связи с постом 20 сивана упоминается только в свидетельстве Эфраима из Бонна и в послании общины Орлеана – двух взаимозависимых источниках. Без сомнения, раббейну Там сыграл важную роль в установлении нового поста, но трудно сказать, какую именно.

Какое впечатление произвели события в Блуа на современников, судя по словам Эфраима из Бонна о том, что этот пост должен быть значительнее, чем пост в память Гедалии бен Ахикама, “ибо это – день искупления”?

С 1650 г., после погромов Богдана Хмельницкого (1648–49 гг.) день 20 сивана, был принят как пост в память о всех евреях погибших в погромах. Решив увековечить в литургике память об этих несчастьях, лидеры общин Восточной Европы не стали устанавливать новый пост, а просто возобновили старый, установленный за столетия до того, дав ему новое обоснование: “[...] Приняли на себя и на своих потомков обязанность ежегодно поститься во всех четырех землях в двадцатый день месяца сивана [...] когда началось великое несчастье в общине Немирова. В тот же день, когда произошло это несчастье, и раньше в год 4931 [1171] случилась великая беда [...]”.27

Миф о жертве

Мы помним, как Томас из Монмаута, ссылаясь на выкреста Теобальда, утверждал, что Вильям – лишь одна жертва из многих, частный случай общего явления, которое постоянно повторяется по отработанному образцу: евреи приносят в жертву христиан. Это представление распространилось повсюду. Лет черед двадцать хронист Роберт из Ториньи, описывая происшествие в Блуа, заявляет, что то было лишь одно из многочисленных еврейских убийств: “Они, как уже сказано, делают это в Песах так часто, как предоставляется им возможность”.28

Итак, Томас из Монмаута и Роберт из Ториньи повествуют о частном случае, рассматривая его как одно из звеньев длинной цепи. Постоянная повторяемость этого явления превращает его из заурядного убийства в событие, обладающее исторической закономерностью, а убитых – в мучеников за веру. В христианском представлении связываются воедино три элемента: жертвоприношение, чудеса и повторяемость события – ведь это не обычное, а ритуальное убийство, и непременные чудеса на могилах страдальцев лишь подтверждают их святость.

Такой же, только полярно противоположный образ запечатлен в еврейской литературе, ибо евреи Блуа, взошедшие на костер, – это мученики, погибшие во имя веры, подобно бесчисленному множеству других, убитых неевреями. Их кончина также тесно связана с чудесным проявлением. Параллельность этих образов доказывает большую схожесть в самосознании евреев и христиан, в их мировосприятии и понимании истории, в их отношении к “чужому”.

Пост 20 сивана придал событию исторический смысл искупления и включил убитых в Блуа в общий ряд еврейских жертв, павших ради Освящения имени Господа. Соответствующие гимны включают в себя стихи из Плача Иеремии и цитаты из литературы Хазаль, сопряженные с разрушением Храма, связывая тем самым современное им несчастье с давнишней национальной катастрофой и усматривая в нем ее повторение. Эфраим из Бонна пишет в своем плаче29:

Увы нам, ибо мы согрешили[…] Попран Храм и отдано жилище [Бога] за грехи наши. Навуходоносор поглотил и поразил нас, Тит, и Веспасиан, и Адриан, и Траян вырвали нас с корнем[...] В 4856 [1096] г. предали нас резне, а в 4907 [1147] г. – истреблению. А в 4931 [1171] г. постигли нас бойня и костер в Блуа.30

1. Какое восприятие истории прослеживается в этом плаче?
2. Какова связь между погромами 1096 г. и наветом в Блуа?

Автор плача пишет о новом несчастье, но не создает для этого новый язык, а пользуется готовым образцом, сложившимся в рассказах о предыдущих катастрофах; нынешняя трагедия становится одним из звеньев в нескончаемой цепи несчастий, начатых разрушением Храма. По мнению Йосефа Хаима Йерушалми, коллективной памяти еврейства присуще циклическое восприятие времени. Каждый период изгнания, начиная с разрушения Первого Храма, трактуется как одно событие, каждое несчастье, постигающее народ, воспроизводит катастрофу разрушения Храма.31

Говоря о виновниках трагедии в Блуа, Овадья бен Махир пишет:

Имя Амалека, сына Эсава, по своей гематрии32 равно [имени] Амана, сына Хемдаты Агагита, как и Тита-злодея, и Тибута, сына Тибута, притеснителя [...] И как [Бог] отомстил Аману и Титу, так отомстит и Тибуту, и да свершится это вскоре, на наших глазах.33

“Тибут” – т.е. Теобальд, граф Блуа, вписывается в ряд притеснителей, который начинается с Эсава и его сына Амалека и продолжается Аманом и Титом. У их имен одинаковое числовое значение, что указывает на их сходную роль в истории еврейского народа. То же относится и к их жертвам:

Праведник возопит: “Соберите святых мучеников.
Анания и его товарищи предали мечу свою душу.
Рабби Акива и его товарищи – жертвы резни.
Вступившие в союз со Мною при жертве.34
Святый, воспомни это заклание
Вместе с закланием Ицхака [...]”35

Основной прообраз страданий за веру – сюжет о заклании Ицхака: Господь потребовал у Авраама принести в жертву его единственного любимого сына. Но Ицхак в конце концов не был принесен в жертву. В плаче упоминаются и другие лица, погибшие за веру: Анания и его товарищи, то есть отроки Анания, Азария и Мисаил, о которых говорится в книге Даниила; рабби Акива, казненный за веру при императоре Адриане. Теперь к ним присоединяются и мученики Блуа.

В средневековых ашкеназских общинах распространены были Памятные книги (Memorbucher), в которых описывались всевозможные гонения и перечислялись имена тех, кто отдал жизнь за веру. Они зачитывались в синагоге во время заупокойной службы. В Памятных книгах той или иной общины такие списки обычно включали только тех, кто к ней принадлежал. Нюрнбергская же Памятная книга охватывает более широкий спектр и включает записи о погибших во Франции и Германии с Первого крестового похода до эпидемий Черной Смерти. В эту книгу включены и списки евреев, сожженных в Блуа.

Во всех документах о событиях в Блуа убитые воспринимаются как святые.36 Это хорошо видно в “Сефер Зехира”, где рассказывается следующее:

И приказал злой владыка привести их и поместить всех в деревянном доме, и окружили тот дом колючками и вязанками хвороста. И когда выводили их наружу, говорили им: “Спасайте свои души, оставьте свой страх и обратитесь к нам. И мучили их, били и пытали, рассчитывая, будто они понапрасну обесчестят себя. А те отказались, и помогали друг другу, и каждый говорил брату своему: “Укрепляйся в страхе Божьем!”

Следовательно, евреев Блуа истребили не за то, что они будто бы убили христианского ребенка, а за отказ креститься. Если бы они согласились изменить своей вере, то избежали бы казни, но они так же стойко придерживались своей веры и ободряли друг друга, как жертвы погромов 1096 г. Погибнув во имя Освящения имени Господа, они стали святыми, что подтверждается чудесами. “Сефер зехира” повествует о троих, не сгоревших в огне:

И приказал гонитель, и взяли двух праведников, благочестивого рабби Йехиэля бар Давида а-Коэна и праведного рабби Йекутиэля бар Йеуду а-Коэна, и привязали обоих к одному столбу посреди места для костра, ибо оба они были людьми мужественными [...]. И связали руки рабби Йеуде бар Аарону. И подожгли огонь в вязанках хвороста, и разгорелся огонь в веревках, которыми были связаны руки их, и они порвались. И все трое вышли и сказали слугам притеснителя: “Вот, огонь не властен над нами, почему бы нам не уйти?” И сказали им те: “Если вы сумеете выйти – то останетесь в живых”. И порывались они выйти, а их возвращали в костер. [...] И убили их там мечом, и швырнули в огонь, но не сгорели ни они, ни все остальные, числом тридцать один. Лишь души их сгорели, а тело осталось. И увидели это необрезанные, и поразились, и говорили между собой: “Да ведь это святые!”

Подобно Анании, Азарии и Мисаилу из книги Даниила (1–3), трое праведников из Блуа не сгорели в огне, пламя не причинило им вреда, и потому христианам пришлось убить их мечом. Таким образом, святость жертв Блуа признана была теми же христианами, что пытались принести их в жертву. То испытание огнем, которое выдерживают евреи Блуа, как бы противостоит испытанию водой, посредством которого была якобы “доказана” вина евреев. Вода эта в книге “Сефер Зехира” именуется “нечистой водой” – так евреи называли обычно воду, использующуюся для крещения. И этой нечистой воде противостоит очищающий огонь:

Когда огонь достиг веревок на руках коэнов,
Упали путы с рук сыновей.
Возопили они: “Очистил нас огонь и оказались мы праведными”,
Пусть встанут цари земли и графы.37

Христианские дети, якобы убитые евреями, уподоблялись в навете Иисусу, Агнцу Божьему, погибшему на кресте, непорочной жертве за грехи людей. Подобное восприяние жертвенности свойственно и еврейской общине. Они видят себя рабами Господнями, невинно страдающими за грехи, которых не совершали. Самосознание христиан и самосознание евреев как отражения в зеркале, они похожи, но меняются местами роли: тот кто был убийцей – стал жертвой и наоборот. В обоих обществах жертвоприношение занимает важное место как необходимое условие для спасения – весь вопрос лишь в том, кто жертва, а кто убийца, кто Иаков, а кто – Эсав.

В одном из посланий о навете в Блуа сказано, что евреи Парижа “припали” к ногам короля.38 Король отмежевался от поступка графа Блуа и посулил евреям свою защиту. Таким образом, делегация добилась успеха – евреи поняли слова короля как гарантию того, что навет больше не повторится. Однако он повторялся снова и снова, реакция властей не менялась. Папы, императоры и короли выказывали свое неприятие навета, открыто осуждая его и даже обещая порой покарать наветчиков. Реакции христианских властей посвящена следующая глава.